Он видел, как в окнах дома, там, где была гостиная, горел свет. Она не спала. Ждала до последнего. Могла просидеть до самого утра не сомкнув глаз, ни разу не прильнув к подушке перебравшись на диван. Она сидела в своём кресле напротив камина и, вероятно, читала книгу надев свои очки. Когда она их купила? Словно только теперь он понял, что она стареет. Действительно стареет. Он вспомнил, как она приходила на первое родительское собрание в начальной школе и как руководитель его класса сказала, что он привязал одной девочке косички к стулу высказывая к ней тем самым всю свою огромную детскую любовь. В тот день она посмеялась, потрепав его по голове. И в следующий раз она тоже сказала, что ничего страшного не происходит — это было всего лишь оконное стекло в кабинете, а новый футбольный мяч она ему обязательно купит, потому что старый лопнул. Мысль о том, что когда-то её действительно не окажется рядом вызвала у него неприятный холодок по спине, пусть на улице было тепло. Словно внезапный, из ниоткуда взявшийся ветер, забрался к нему за шиворот рубашки, холодными пальцами пройдясь вдоль позвоночника, медленно, как будто с упоением и благоговением наслаждаясь дрожью. Он надеялся, что она всё-таки уйдёт спать, наблюдая за прозрачными занавесками — если бы она выглянула в окно ему было бы проще. Он бы махнул ей рукой и показал тем самым, что всё хорошо, он сейчас придёт, а она может отправляться в постель. Он ждал пять минут, десять, пятнадцать. Если он выкурит одну, она же не почувствует запаха, верно? Хотя, наверно, она уже поняла, что он курит. Однажды она почти застала его за этим делом, но он вовремя успел выкинуть окурок в окно и юркнуть под одеяло, делая вид, что уже полностью готов ко сну. Она видела, как дым ещё курился в воздухе, почувствовала запах никотина, когда подошла поцеловать его в лоб перед сном — она делала это каждый вечер и он никогда никому не рассказывал об этом считая, что всё это чушь собачья, ему, в конце концов, уже одиннадцать. Он знал, что она спросит его об этом, когда увидит собственными глазами, не выстраивая ложных гипотез, подстраивая факты под её доказательство. Достав пачку и вынув сигарету, он пошарил по карманам в поисках зажигалки. Он никогда не клал её куда-то в определённое место, скажем, вместе с сигаретами, чтобы потом не тратить время на поиски. Он хотел выработать у себя эту привычку, но никак не мог искоренить старую. Затянувшись, он выпустил через нос дорожку серого дыма, обращая взгляд на рядом стоящие дома, скользя взглядом по блестящей, от света фонарей, траве и по аккуратным белым заборчикам, разделяющим участки. Однажды он написал на таком, что сосед конченный педик, но в тот же день получил в лоб — тогда он ушёл из дома, правда ненадолго. Да и плевать. Он сказал, что думает и плевать. Он и не заметил, как выкурил сигарету в несколько длинных затяжек. Его руки дрожали, он заметно нервничал. Это был не первый раз и, точно, не последний, но определённо в тот момент, когда приходит время разговоров и нотаций. Когда приходит время заканчивать со всей этой хернёй и браться за голову. Ведь он неглупый, правда. Он любит информатику, но терпеть не может грёбанную алгебру. Выкинув тлеющий окурок, он зашагал к двери, выдыхая последнюю дорожку дыма. Достав ключи и вставив один из в дверной замок, он медленно нажал на ручку всё-таки ещё надеясь, что она уснула. Но как только он закрыл дверь, собираясь даже не разуваясь вбежать вверх по лестнице в свою комнату, его окликнул женский голос из гостиной. Он видел тусклый свет лампы и видел спинку кресла. Спинка была высокой, поэтому он даже не увидел её волос.
- Джесси? - это звучало никак вопрос, а как утверждение. Он знал этот тон и знал, что нужно подойти, иначе завтра она будет говорить об этом утром при отце за завтраком, когда тот злющий как чёрт от недосыпа и требует три чашки кофе. Он изучил его как таблицу химических элементов. Всё было неизменно, как в немом, старом, чёрно-белом фильме. Картинки никогда не обретут цвет, а тихое пощёлкивание и шипение не заменят голоса актёров. Он медленно спустился с лестницы, лениво тащась к креслу делая вид, что очень устал. Может быть, так она не будет долго говорить, иначе он притворится, что уснул прямо на диване. Он подошёл к ней и присев на корточки рядом, взглянул ей в глаза. Она не знает, что сегодня он набил своё первое тату, да и не нужно ей этого знать.
- Что? - спросил он, продолжая пристально смотреть ей в глаза. Он читал в "Теории лжи", что лжецы всегда отводят взгляд в сторону, не стремясь смотреть прямо на собеседника. Так было труднее врать, но он должен был попытаться. Так же, как попытался закрыть одного очкарика в женском туалете три дня назад. У мальчишки были проблемы с переходом в другую школу. У него же не было с этим проблем, когда его турнули из первой школы, сославшись на огромное количество пропусков и гиперактивность.
- Всё в порядке? - вопрос, который она задавала каждый день, когда он приходил со школы и, бросая рюкзак, мчался на кухню, чтобы перехватить что-нибудь, а после вернуться на улицу. Он редко когда приводил домой друзей, она этого не любила. Ровно так же, как и не любила всех друзей своего сына, думая что они считаются "дурной компанией".
- Да, всё нормально, - ответил он, вспоминая, что не нужно цитировать слова собеседника, опять же, чтобы тот не заподозрил лжи в реплике. Она кивнула, сняла очки и поцеловав его в лоб, поднялась с кресла, пожелав ему спокойной ночи. Подойдя к двери в спальню она остановилась, и повернувшись к нему, сказала, что он курит слишком крепкие сигареты. Он попытался скрыть улыбку, но вместо этого пожелал ей добрых снов и вбежал вверх по лестнице.
Она плакала в дверях, когда полицейский Гренделл вёл Джеймса к полицейской машине стоящей у тротуара.
- Если ты не прекратишь, я умою руки! - крикнула она ему вслед. - Я не шучу: умою, и всё!
- Так умой, - сказал Джесси, залезая в кузов. - Валяй, мам, умой их сейчас же, сэкономь время.
How can I sleep if I don't have dreams,
I just have nightmares.
How can it be –
I still believe something is out there.
Боль крепкой хваткой схватила его за горло перекрывая доступ к воздуху и дыхание уже превратилось в судорожные вздохи, сопровождаемые сдавленным хрипом. Но Джеймс не слышал своего дыхания, не слышал городских звуков, например, таких как, шум проезжающих машин, сирены скорой помощи и громкие разговоры подоспевших врачей, которые требовали людей разойтись и пропустить каталку, чтобы уложить на неё пострадавшего. Он старался не поддастся соблазну шагнуть в успокаивающую темноту, что напоминала ему чёрную и тяжёлую ткань. Словно своеобразный тёмный занавес собирался рухнуть на подмостки за спиной актёра, который отправился в сторону кулис, завершая свою карьеру в последний раз сыграв свою ошеломляющую и гениальную роль, не пророча когда-либо вернуться вновь. Он знал, что нужно сохранять контроль над собой и не давать боли завладеть ситуацией, заставив разум запаниковать, а потом и вовсе повергнуть в панику всё тело. Но не смог вовремя отреагировать на резкий спазм в рёбрах и из его рта вырвался приглушённый, болезненный стон. Он было приоткрыл глаза начиная различать пусть и размытые очертания находившихся рядом людей, но вновь потеряв сознание в последнее мгновение перед тем, как кануть в пустоту, почувствовал прикосновение к своей руке. Невероятно тёплые пальцы стиснули его ладонь и Джесси, снова попытался раскрыть налившееся свинцом веки, не в силах противостоять внезапно навалившемуся сну.
Ему казалось, что он, из последних сил покачиваясь на холодных волнах океана, сжимая и разжимая ладони, пытался ухватиться за невидимую опору, соглашаясь закрыл глаза, смиряясь со всем произошедшим, только лишь с одним желанием — ожидать. Ожидать, пока этот бриз отступит и вернётся осознание того, что он был застигнут врасплох, и точно кадры прокручивающейся видеокассеты вернутся и мысли, теперь отошедшие на задний план, не имеющие какой-либо возможности пробиться вперёд. Корабль накренился, несколько мгновений назад бороздящий неспокойный океан; его нос поднялся и вздыбился, словно торчащий из воды серый каменный утёс, и волны, прибегая, разбивались об него, превращаясь в миллионы холодных брызг. Джеймс тонул, чувствуя, как солёная вода медленно пробирается через нос к лёгким и теперь он, находясь под толщей воды, потеряв вверх и низ, пытался выбраться на воздух. Темноту сменила густая белая пелена, словно утренний туман обволакивал улицы поздней осенью. Джеймс почувствовал, что теперь может вздохнуть полной грудью и его лёгкие наполнены воздухом — прогорклое ощущение боли всё ещё не оставило его, но теперь он чувствовал, что его сердце не глухо стучало о стенки груди с долгими волнующими паузами, а отбивало ритм, как и прежде.
Медленно, черепашьим шагом, растекался в сознании серый рассвет, принося с собой смутное беспокойство и безучастность к глухой боли. Спустя несколько минут — звон в ушах и покалывание в конечностях. Ускользает целая вечность тихого покоя, когда пробуждающие чувства воскрешают мысль. И, наконец, дрожь век и тотчас, словно электрический разряд, приходит мысль о том, что произошло. Джеймс открыл глаза, пару раз медленно моргнув, сосредотачиваясь на окружающих его предметах.
- Грёбанные часы... - хриплым голосом произнёс Джеймс, медленно переводя взгляд к часам, висевшим на противоположной стене. Их ранее тихое тиканье теперь невероятно стучало по ушным перепонкам и Джесси, снова пару раз медленно моргнув, только сейчас ощутив, что кто-то держит его за руку, перевёл взгляд на девушку, сидящую рядом. Он слышал её. Её голос заставил его успокоиться, когда спазмы сдавливали его грудь, а воздух, словно по велению невидимой руки, перестал поступать в лёгкие. Ему хотелось метаться лёжа на каталке, сопротивляться резким порывам и болезненным тискам, сковывающим его рёбра. Поморщившись, Джеймс взглянул на перетянутую бинтами грудь. В вену на левой руке была введена игла с присоеденённой к ней трубкой, через которое поступало лекарство. Напичкан, как старикан, мать твою. Он был завсегдатаем драк, но не был постояльцем больниц. А если и посещал подобные заведения, то только бывал у стоматологов разевая рот перед молодыми и симпатичными практикантками. Даже мед. пункт в школе Джесси Белфорд посещал от силы раз десять. Снова обращая взгляд на девушку, он чуть сжал её ладонь по-прежнему ослабшими пальцами, смотря на её заплаканное лицо. Ему хотелось что-нибудь сказать. Спросить, что она тут делает, может быть, она пришла навестить родного дедулю, но по ошибке зашла не в ту палату? Тем не менее, в кой-то веки, Джесси не стал говорить глупостей, понимая, что она следовала за ним с того самого момента, как тот угодил под машину. Он снова взглянул на окно, видя, как в темноте, отражаясь на стене противоположного здания, синий цвет через мгновение сменяет красный — полицейская машина стояла прямо рядом со входом больницу. Несомненно, всех уже оповестили, что преступник задержан и соблюдены все меры безопасности. Джеймс попытался тихо выругаться, но как-то только он собирался произнести хоть слово, боль, по своей сути похожая на то, как кто-то тыкает тебя под рёбра пальцем, заставила его негромко охнуть и замолчать.
